Панасенко Леонид - Место Для Журавля
Леонид Панасенко
Место для журавля
Алешин вышел из метро, заскочил в булочную и обрадовался: есть свежие
рогалики. Он взял сразу восемь штук, чтобы дома тонко нарезать и на двух
листах напечь в духовке целую гору золотистых сухарей. Нина Алексеевна,
приходящая домработница, дважды в неделю готовила ему что-нибудь мясное.
Кроме того, она регулярно набивала холодильник маслом, сыром, яйцами,
ветчиной. Профессор Алешин любил завтракать и ужинать дома. Мог даже
удивить гостя или гостью - весело и красиво накрыть стол.
О женитьбе и четырех годах суетной, все время как бы вдогонку жизни
философ Алешин вспоминать не любил. После развода он ушел в науку, как в
подполье.
Золотое лето кончалось: сентябрь приглашает в дом, а сердце, которое он
уберег от всех искусов юга (лето Алешин провел в Крымской обсерватории),
наоборот, начинает томиться.
Сквозь побитую желтизной листву в свете дальнего фонаря смутно
проглядывали фигуры ребят, они частенько играли на гитаре возле подъезда.
Сегодня рядом с ребятами философ увидел девушку. Она пела под гитару. Он
остановился и прислушался.
Воображение, очарованное голосом, рисовало ее профессору таинственной и
прекрасной.
"Подойти? - подумал Алешин. - Нет, неудобно. Я для них уже "предок".
Дома он не стал заниматься кухней. Бесцельно побродил по комнатам,
посидел у письменного стола.
"Смешно! - Алешин поворошил страницы наполовину готовой монографии. -
Многие годы занимаюсь космогонией и космологией. Меня волнуют глобальные,
бесконечно высокие вопросы. Как и когда все возникло, как развивалось, из
чего и по каким законам развился наш мир, Вселенная? Наконец, я верю и
доказываю с математическими выкладками в руках: космос населен, Эго
значит, что я осознал одиночество нашей цивилизации в целом, что через
меня реализуется тоска по общению всего человечества, огромной
совокупности индивидуумов. А с другой стороны - я сам одинок. Чисто
по-человечески. И возвышенная тоска по общению на уровне миров пропадает,
затмевается земной тоской по прекрасному, по женской руке, которая снимет
все пустые боли..."
Чтоб не травить себе лишний раз душу, Алешин разделся и лег, с
удовольствием ощущая всем телом свежесть постельного белья. Читать тоже не
хотелось, и он выключил лампу. Комната сразу окунулась в ночь. На улице
шел дождь. Ветер раскачивал фонарь возле котельной, и тусклые пятна света
ходили по стенам, а то возвращались через открытую дверь на лоджию, где
толклись тени мокрых тополей. Под одеялом было тепло и уютно. Алешин
включил транзистор и улыбнулся: передавали знакомую мелодию в исполнении
ансамбля "Каравели". Мелодия упруго пульсировала, рассыпалась будто
бенгальский огонь. Слушая музыку, Алешин любил думать о женщинах. Не
вообще, а о ком-нибудь из тех, кто был в его жизни и не оставил хлопот.
Таких после развода было немного, без обязательств и сцен, и потому,
наверное, запомнившихся. "Память тоже делает приемы, - пошутил однажды
знакомый дипломат. Пошутил и прикрыл глаза, смеясь. - Ах, какое это
великолепное зрелище, сударь! На этих приемах никогда не бывает случайных
гостей".
Алешин тоже прикрыл глаза. А когда открыл, испуганно вздрогнул и
подтянул одеяло под подбородок.
В проеме двери, что вела на лоджию, за голубоватой тюлевой занавеской,
метавшейся на границе света и тени, стояла... нагая девушка. Будто сполох
неведомого огня осветил комнату. Алешин увидел ее всю сразу - капли дождя
на молодом теле, мокрые волосы, улыбку. Зажженные светом уличного фонаря,