859d7931     

Павлов Владимир - Дозор На Сухой Миле



Владимир Андреевич Павлов
Дозор на Сухой Миле
Повесть рассказывает о том, как подросток Толя Иванович, мать которого
фашисты угнали в Германию, а отец воюет на фронте, становится партизаном.
В печи догорало, но Толя больше не подбрасывал порубленного хвороста,
что лежал под припечком: молодая картошка кипела давно и - Толя знал -
сварилась. Ухватом-рогачом он вытащил чугунок из печи, поставил на припечек,
а ухват - в угол, затем накрыл чугунок посудным полотенцем, собранными
концами - чтоб не обжечься - обхватил его с боков и сцедил воду в ведро,
стоявшее тут же, под рукой. Отнес чугунок на стол, на подставку, снял
полотенце - от картошки повалил густой пар.
На столе в глиняной миске лежал кочан квашеной капусты, прошлогодней,
красноватой от рассола, - осенью, когда ставили кадку, мать клала туда
бурачок, а то и два.
Завтрак был готов, можно было садиться за стол, но есть не хотелось.
Брал он с собой в лес несколько холодных картофелин, съедал по дороге - тем
и сыт. А печь топил каждый день - и сегодня, и вчера, и позавчера: не хотел
нарушать заведенный порядок, делал все, как делала бы мама.
Сегодня среда. А три дня тому назад, в воскресенье, чуть свет она ушла
в Слуцк. С вечера протопила, отварила картошки и оставила ее в печи на ночь,
чтоб утром Толя мог поесть еще теплой. Ушла она, видно, очень рано, Толя и
не слышал. Утром, как всегда после завтрака, он пошел под поветь снаряжать в
лес тележку. Тележка была на двух колесах, с длинным дышлом и фанерными
боковинами. Когда-то она была покрашена в синий цвет. Делал тележку и красил
- как рассказывала мама - сам отец, о котором теперь ни слуху ни духу: войне
пошел третий год, и третий год он, как говорит мама, "если жив, то воюет".
Где-то на фронте отец. Потому что иначе, если б, скажем, попал в окружение,
а оттуда в партизаны, дал бы о себе знать. А тут ни весточки.
Тележка кажется Толе чуть ли не предметом древности. Ему вон уже
тринадцать, а отец мастерил ее, чтоб возить его, Толю, еще малышом. Колеса
выписывают восьмерки, дышло на конце раскололось, фанерины из спинки и
передка вынул сам Толя, а поперечины вырезал ножовкой. На ней теперь только
и возить хворост.
Каждое утро Толя вместе с ровесниками ездит на Грядки - так зовется
недалекий лесок - за дровами. Собирают ветки, укладывают, обвязывают
веревкой, чтоб не растерять по дороге, и едут домой. Дома после обеда Толя
распускает веревку, берет по хворостине и рубит на колоде. Нарубленные дрова
складывает у стены повети в поленницу - версту. Медленно растет верста. Лето
на исходе, а она еще не достала до стрехи. Весной Толя думал, что запасет на
зиму целые две версты таких дров. Да где там, если горят они, как порох,
особенно сучья с еловой или сосновой хвоей...
Толя садится за стол на лавку, придвигает ближе чугунок, берет по
картофелине. Картошка в мундирах. Она еще горяча, чистится легко, только
подцепи ножом кожуру - она и сдирается; но очищенная картошка липнет к
пальцам, жжется, потому что из-под кожуры выступает наружу весь ее жар, и
Толя перекидывает картофелину с ладони на ладонь. Растет под руками горка
тонюсенькой шелухи, все больше очищенной картошки рядом с миской, в которой
кочан капусты, а есть неохота - разве что через силу. Он и не ест. Он, сидя
за столом, чистит картошку, лишь бы что-нибудь делать. Что-то делать - это
единственное спасение от мыслей, что нет мамы, что остался один. Сердце его
сильно бьется, готовое выскочить из груди. Слух обострен. Он ловит каждый



Содержание раздела